Владимир Казаков - Без права на ошибку
Гобовда сделал вывод, что если Слюняев еще и жив, то искать его нет никакого смысла, старый заслуженный партизан вряд ли может оказаться пособником врага. Полковник Стариков не согласился с ним и предложил послать запросы о сыне. Ответы получили неожиданные: «Слюняев Андрей Корнеевич, рождения 1913 – 1914 годов, в Московской области никогда прописан не был».
«Место жительства Корнея Федоровича Слюняева: Тофалария (Иркутская область, Нижнеудинский район, Алыгджер). Свободный охотник».
Вот так лейтенант Гобовда впервые и услышал о Тофаларии. За время своего вынужденного безделья в Нижнеудинске кое-что узнавал о ней.
Издавна жил среди саянских хребтов народ по прозванию карагасы, что означает «черные гуси». Их юрты гнездились в глубине тайги, где-то в верховьях рек Уды и Бирюсы. Занимались карагасы оленеводством и охотой. Маленькие, грязные, они иногда спускались с предгорья, меняли в факториях пушнину на порох, дробь, соль и водку. Называли себя тофами. Кочевали тофы в дальних горах, в стороне от всех цивилизаций. Но вот на Бирюсе и других реках нашли золото. Повалили в этот край на поиски счастья промышленники, купцы, лабазники. Скрытые дремучей тайгой, опутанные древними пережитками и обманом шаманов и русских купцов, невежественные и дикие, тофы мерзли в горах, голодали, болели трахомой8, хирели и вымирали. И вымерли бы, если бы не Октябрьская революция и новое правительство. Оно неожиданно сделало ставку на промыслово-охотничьи артели, которые начали мыть золото уже для новой власти. Так появились новые тёплые дома и школы.. Тофов осталось немного – человек пятьсот. Поселки Алыгджер, Верхний Гутар и Нерхэ – вот и вся сегодняшняя Тофалария.
На третий день погода прояснилась. Можно было лететь. Растворился в дымке опостылевший Нижнеудинск, блестками замигала заболоченная тайга предгорий, вздыбились залесенные хребты и гольцы Восточных Саян. Старый летчик ввел самолет в широкое ущелье, проскочил его, и взору лейтенанта открылась зеленая долина. Под крыльями Алыгджер, поселок домов на семьдесят – двумя ровными рядками стоят добротные рубленые избы и кое-где юрты.
В поселковом Совете Гобовда узнал о Корнее Слюняеве. Старик уже месяц пропадал на одной из дальних заимок, выполнял охотничий план промартели. Последние две недели не подавал о себе вестей.
Дали лейтенанту проводника и вьючных оленей.
Отправили на заимку с рассветом. В первый день прошли километров двадцать…
Остановились перед закатом солнца. Проводник развьючил оленей, нарубил длинных жердей, составил из них каркас и обернул его брезентом, лишь у самой вершины оставил отверстие. Вскоре из него повалил дым костра.
Поев печеной на костре кабаргатины, запив её крепким чаем, разморённый, уставший Гобовда растянулся на подстилке из хвойных лап и сразу уснул.
Разбудил его цокот белки. Лейтенант выполз из юрты и увидел пушистого зверька на ветках ближайшего кедра. Вершина высокого лесного красавца сияла в лучаз солнца, лучи пронизывали густую хвою, рассыпались золотой пылью, создавая жёлтый трепетный нимб. Гобовда ударил жердью по стволу, и любознательная белка спряталась в густой кроне.
До заимки шли ещё день. Последние таежные версты лейтенант еле волочил ноги. Увидев, что спутник выбился из сил, проводник, пожилой тоф, снял поклажу с оленя, перегрузил на другого, а Гобовде предложил сесть верхом. Так добрались до большой поляны, захламлённой сушняком, посреди которой за кривым частоколом присела, чуть не свалившись набок, старая почерневшая изба.
Проводник увидел, что нет собаки, и на ломаном русско-бурятском языке сказал: – Лай собаки тревожит ухо хозяина!
Войдя в избу, они увидели старика. Он лежал у подслеповатого окошка на дурно пахнувшей медвежьей шкуре, накрытый до подбородка теплым одеялом, сшитым из разноцветных лоскутков. Его совершенно лысая желтая голова покоилась на охотничьей сумке. Брови, усы и всклокоченная борода сбились в шерстяной комок, из которого высовывался белый заострившийся нос, да черными льдинками блестели широко открытые глаза. Старик смотрел на пришельцев настороженно и особенно внимательно на лейтенанта, одетого в военную форму с погонами на плечах. Наверное, старик не видел погон со времен гражданской войны.
Гобовда поздоровался. Проводник быстро говорил что-то на своем языке, и Слюняев отвечал ему. Так продолжалось с минуту. Проводник сокрушенно покачал головой и повернулся к лейтенанту:
– Плох. Ох, плох бин! Помирать старый бин1 Собака медведь задавил. Пропал собака!
– Чекист? – хрипло спросил Слюняев, не отрывая от Гобовды взгляда черных остановившихся зрачков, и, не дождавшись ответа, приподнялся на локтях.
Проводник поднес к его лицу фляжку, распутал густую рыжую кудель у рта и дал напиться. Слюняев жадно пил крупными глотками. Выпростал из-под одеяла костлявую руку и знаком попросил закурить. Лейтенант поджег папиросу, раскурил, дал ее старику.
– Нашли все-таки меня, варнака! – Слюняев уронил голову на сумку и смежил веки.
– Мне с вами поговорить надо, – сказал Гобовда.
– Иди с тофом, помоги развьючить оленей, поешь, – ответил Слюняев, разговор у нас будет долгий.
С разгрузкой поклажи и приготовлением пищи на костре управились довольно быстро. Пока напоили старика мясным отваром и поели сами, на тайгу пала ночь.
– А теперь, чекист, бери бумагу и пиши! – сказал Слюняев. – Не перечь, пиши сразу, повторять не буду. Не только язва, но и сухота от всей моей варначьей житухи загоняет меня в домовину. Бесов над головой вижу, значит, скоро конец! Поговорю с тобой – очищусь малость. Пиши, паря!
Слюняев рассказывал не торопясь, с частыми остановками, будто заглядывал внутрь себя, вспоминал.
…Вместе с партизанами небольшого отряда бил беляков и японцев бесшабашный, злой и крутой на руку парень Корней Слюняев. Отряд был семейный – возили за собой» партизаны жен и детей. И у Корнея был хвост: сын Федюнька, и красавица Марьяша. Командиру отряда Марьяша приходилась дочерью.
Дружил Корней с отрядным разведчиком Фаном, корейцем, маленьким, юрким, вездесущим человеком, который всегда выполнял задания командира, проникал туда, где, казалось, не мог прорваться и черт. Возвращаясь из ходок, Фан частенько приносил самогон и рисовую водку, делился с Корнеем.
При одной из выпивок насыпал Фан в душу Корнея перцу: заронил сомнение в верности Марьяши. Замечал парень и раньше, как молодые мужики посматривают на жену; одному скулу свернул в пихтаче, куда тот пробрался за Марьяшей, собиравшей ягоды. Сама жена повода к ревности не давала, хотя, чувствовал, не всегда была откровенна. Фан же разбередил самое больное место Корнея, тыкнул ему а очи Федюнькой, белоголовым Федюнькой, совсем непохожим на родителей. И сказал Фан, что знает эту тайну. Потрепал его тогда Корней изрядно, выкинул из землянки, но тот не обиделся, пообещал доказщать, и это ещё больше ранило самолюбивого, неистового в гневе парня.
Стал он следить за Марьяшей, подмечать и однажды, вернувшись раньше времени с задания, не застал жену в лагере. Потребовал отчет у командира, отца Марьяши. Тот успокоил, дескать, ушли они с Федюнгькой по его поручению к леснику на пасеку за медом для партизан.
А часом позже пришел к Корнею Фан, принес мутно-зеленой ханши. Полными берестяными туесками пил жадный до спиртного Корней, заливая потревоженную душу: «Я пришел доказать свою правоту, – сказал кореец. – Пойдем в тайгу!» И повел он тропами, известными только ему. Вел и рассказывал про бесстыдство Марьяши. Будто до Корнея путалась она с белым офицером. Корней женитьбой прикрыл ее стыд. Но она до сих пор страшно любит своего беляка и бегает к нему миловаться.
Пришли они к Синему ручью, подползли к старой брошенной заимке, и Корней увидел свой позор: на траве полулежали офицер в полном мундире и Марьяша, а между ними Федюнька играл какой-то палочкой. Не помнит Корней, как вскинул берданку и произвел два выстрела. До сих пор ему кажется, что стрелял он только в офицера. Но тогда оба полегли, и офицер и Марьяша. Федюнька убежал в тайгу.
Не помнил Корней и то, как они вернулись в отряд и опять глушили вонючую ханшу. Разбудили его через сутки, пригласили на сходку. Стояли в кругу партизан некрашеные гробы, а между ними сгорбился командир отряда, Марьяшин отец. Он говорил, что погибли два славных человека, связная Мария Слюняева и разведчик, студент из далекого Питера, проникший в логово врага под личиной офицера. Дали залп. Потом подошел к Корнею командир отряда, обнял его: «Сиротами мы остались, сынок, потеряли Марьяшу с Федюнькой!» Вырвался, убежал Корней в тайгу. Искал Федюньку. Листья ел, сучья грыз с отчаяния. Через несколько дней вернулся в отряд сухой, как скелет, но признаться ни в чем не смог.
